СИЛА
Я набираю телефонный номер и слышу твой голос.
- Привет, - говорю я.
- Привет, - отзываешься ты.
- Как дела?
- Приезжай ко мне.
И вдруг я понимаю,что сейчас произойдет. То ли ясная ночь, то ли твой друг, сидящий рядом со мной, вызывают какие-то смутные воспоминания, такие неизбежные, что в глазах выступают слезы. Такие же звонки год, два, три назад, такая же сладкая боль от сознания приближающегося конца.
- Я не могу сейчас.
Снова эта огромная пустыня. Земля уходит из-под ног. Скоро пески поглотят меня, сомкнутся над моей головой. Но я не бегу, я стою и жду, когда все закончится, когда я провалюсь в темную пропасть и засну на ее дне, окутанная теплыми песчинками.
- Мне очень нужно.
- Сейчас нереально.
Все идет как по маслу, по тому самому, которое разлила Аннушка. Я иду по рельсам не спеша. Я знаю: все заранее решено. Я только пешка в руках неведомой могущественной силы.
- Так ты не приедешь?
- Нет
Странная больная радость охватывает меня. Этот финальный аккорд всегда звучал эффектно, хотя и не я его сочинила:
- Тогда прощай.
- Прощай, - говоришь ты недоуменно,с некоторой поспешностью.
Меня переполняет презрение к тебе. Что твое желание не подчиниться по сравнению с силой, которая управляет мной! Я кладу трубку и думаю,что, как всегда, ты поймешь нескоро. Будешь звонить и просить меня к телефону, а в ответ слышать короткие гудки. Будешь стоять у моей двери и начнешь бояться тишины. Будешь спрашивать у своего друга обо мне, а он отведет глаза. Об этом-то я как раз сейчас и забочусь. Я выключаю свет, беру его за руку и веду к кровати. Я отрезаю себе все пути назад, как обычно. Я делаю все правильно, иначе не может быть. В этот раз было труднее. Но перед той силой любовь превращается в ничто. И срок в этот раз подошел быстрее. Это как роды-никогда не знаешь точного времени. Приходит срок, и сила вырывается наружу. Который ты по счету? Я не помню. Помню лишь, что так было всегда и так будет до самой моей смерти.
НОЧЬ ИЗ ЖИЗНИ
- Завтра бужу всех в семь. Нормально?
- Пойдет. Спокойной тебе.
- Пока, ребят.
Разбрелись по кроватям. Милые и отстраненно-далекие мои друзья. Около трех часов ночи я проснулась. Ромка, уткнувшись головой мне в плечо, что-то борматал.
- Ром, ты что?
Ромка поднял взъерошенную голову и по-собачьи жалостливо попросил:
- Пойдем на кухню.
На кухне стояло недопитое вино. Я хлебнула из горлышка и высунулась в окно. Начала соображать. Ромка говорил:
- Вот ты лежишь рядом, и мне хочется тебя. Мы с тобой уже давно вместе. Нет, не вместе, а вот так, как у нас. А я не могу. Первый раз в жизни не могу. Я ее люблю, - и вдруг заплакал.
- Кого? А, неважно. Я все равно твоих подружек не знаю. Любишь, значит? Молодец, - зевнула я.
- Я даже могу убить ради нее, - почти закричал Рома.
- Не удивил.
Ромка взял нож и резанул себе запястье. Кровь капала на пол. Я схватила полотенце и, бесшумно подлетев к Ромке, обмотала ему руку. Стала рыться в ящиках:
- Подожди, тут зеленка была.
Руки у меня немного дрожали, и я пролила зеленку на пол. Красно-зеленая лужа на светлом полу выглядела очень красиво. Я засмотрелась на нее и почему-то почувствовала себя усталой.
- Мы что-нибудь придумаем, Ром, не волнуйся, мы же друзья, -механически, как заученный текст, твердила я. - Я же тебе как сестра.
- Что ты несешь! Какая ты на хрен ему сестра, ты же с ним спишь! - закричала Леля из комнаты.
- Люди со временем меняются, их отношения теперь более сложные, - отозвался Дима.
- Идите сюда, раз не спите. Поздравьте Рому. Он влюбился.
- Поздравляю с очередной дуростью, - Леля недовольно щурилась от света и держалась за поясницу, - у тебя из окна сильно дует.
- Не замечала.
- Я, Рома, влюбилась в мальчика, который меня изнасиловал. С тех пор у меня крыша на этой почве едет. Я плачу, когда я с кем-то. Хреново,правда?
- Невесело, - Ромка заинтересованно смотрел на Лелю.
- А ты думаешь, ты первый такой. Влюбленным было плохо с самого первого дня. Помнишь, как Ира умирала? И Дима ничего сделать не мог, и никто не мог. А ведь СПИД она не от него получила, а он даже и не думал об этом, даже не смел думать. Потому что времени не было обижаться.
Дима сидел на подоконнике и кусал губы.
- Лель, не надо, хватит, - сказала я, - ты сейчас злая, сонная, не надо.
- А ты откуда знаешь, какая я? Что вы обо мне знаете? -крикнула Леля.
- Ну все, договорились до ручки. Спать пойдемте. Хватит уже с нас, - я хотела выгнать всех из кухни и посидеть одна. Но того же хотели и остальные, поэтому мы тронулись в комнату все вместе, чтобы заснуть нехорошим, беспокойным сном.
- Виточка, я тебя жду в среду, - прощебетала Леля.
- Пока, солнышко, - Рома поднял меня и поцеловал в губы.
- Витка, я тебе книги привезу вечером,не уходи никуда. Подождет твое свидание.
Я показала Димке язык и закрыла за ними дверь. Много еще будет таких ночей.
ПИСЬМО ПОДРУГЕ
Здравствуй, дорогая моя девочка!
Уже поздняя ночь, и небо такое сырое и тяжелое. Я сижу вся обсыпанная пеплом и пишу тебе это дурацкое письмо. В холодильнике стоит бутылка водки, там осталось совсем чуть-чуть. А вчера она была полная. Никогда не думала, что буду пить одна. Два дня назад я позвонила Андрею, и мне сказали, что он уехал из города, так что я теперь совсем одна. Мне кажется, что скоро кончится время. Да, мне кажется, что кто-то дал мне время и что скоро оно кончится. Зачем, сколько и когда оно началось, я не знаю. Знаю только,что водки осталось немного и что лучше бы Андрею приехать до того, как они кончатся - водка и это время. Я боюсь засыпать - время может кончиться во сне, боюсь надолго уходить из дома. Но при этом я знаю, что не больна, знаю, что мне не нужно снова идти в больницу. Я просто сижу в этом пепле и жду. Что приедешь ты, приедет Андрей, приедет вдруг мама, хотя с чего бы ей приезжать. Я теперь совсем не думаю, думать я устала еще позавчера. Теперь я просто понимаю, что одна, что никто не приезжает, что заканчиваются сигареты и время. Раньше я знала,что когда время будет заканчиваться, все почувствуют и придут. А они не чувствуют, так что если ты сейчас приедешь, в этом не будет никакого смысла. Важно почувствовать. Значит я что-то сделала не так, раз они не приходят. Но я уже не могу об этом подумать.
До свидания, моя милая девочка. Не волнуйся за меня, может быть, и в этот раз мне все только кажется. Может, никакого времени вообще нет, и тогда все скоро пройдет.
КОМНАТА
Нас жило пятеро в общежитской комнатке, рассчитанной на троих. Некурящий Денис все время зудел:
- Ты можешь выйти в коридор и прокуривать себя там? Сколько можно!
Я неизменно отвечала:
- Давай я перестану курить, а ты будешь жить с Талей. Поменяемся местами, хочешь?
Денис почему-то не хотел. Но не унимался:
- Ты здесь вообще кто, собственно говоря? Ты живешь здесь незаконно, понимаешь? Ты живешь здесь, потому что мы тебя терпим.
- Я живу здесь, потому что один из вас со мной спит. И точка.
- Таля, она у тебя совсем дура?
- Да не сказал бы, - бормотал Талька, суетящийся с линейкой возле чертежной доски.
- Видишь, что я говорила! Только ты и возникаешь. Вон Сидор молчит. А все потому, что он здесь тоже незаконно. И заметь, он ни с кем из вас не спит, во-первых, а во-вторых, он здесь вдвойне незаконно, потому что меня хоть выперли из нашего универа, а его - из чужого!
Но Сидор молчал не поэтому, он вообще имел обыкновение молчать. Почти все сидоровские фразы становились крылатыми.
- Ну,Витка, я тебя породил, я тебя и убью, - горячился Денис.
В каком-то смысле Денис действительно меня породил - он нарисовал мне пропуск. Причем так умело, что я ни разу не попалась. "Когда ты пробираешься в общагу.." - говорил Денис. Но это было неправдой. В общагу я входила спокойно, поскольку в профессионализме Дениса не сомневалась. Вообще, рисование различного рода бумажек было его основным занятием, помимо учебы в институте. Но учеба денег не приносила, тогда как рисование вполне обеспечивало его и всю нашу комнату водкой.
- Сколько будет семь минус три? Быстро!
- Четыре, филолог ты чертов, - отвечали мне.
Часы в комнате спешили ровно на сто восемьдесят минут, никто не догадывался их подвести.
- Витка, будешь яйца?
- А еще чего-нибудь есть?
- Пиво. Хочешь пива?
- Да, давай и того и другого.
Кеша таскал по мелочи где придется. И первой, кому он предлагал натасканное, была я. Мне было очень приятно. Когда я убиралась в комнате, то всегда задевала лежащую под кроватью анашу.
- Витка, ты определенно дура! - орал Денис. - Ты знаешь, что каждый листочек бесценен, по крайней мере для тебя? Скажи, что бы ты кушала, если бы Талька не продавал ее? Что бы жрало твое величество, а? Ты же знаешь, под кровать лазить нельзя. Что за тупой ребенок!
- Я не ребенок, - оправдывалась я, - ну прости, ну не буду я больше туда суваться. Пусть пылиться, сколько душе угодно.
Я читала Тувима вслух по-польски. Никто не знал польского, но все понимали: красиво.
- Я жутко скучаю по Кракову - жаловалась я.
- Но ты ведь не полька, Витка.
- Ну, это простое недоразумение.
Как-то ночью, когда все уже спали, Талик спросил меня:
- Как ты думаешь, что с нами будет дальше?
- Что за пошлости! Ты меня расстраиваешь.
Такой вопрос непременно задает главный герой в любой моло-мальски приличной пьесе. Вот они! Пробелы технического образования!
- Вит, я все это уже слышал. Не виляй, отвечай.
- Хорошо. Героиня устремляет взоры в туманную даль и говорит с трагическим надрывом: "Мы все погибнем! Мы все опустимся на дно!"
Талька нахмурился. Я продолжила:
- Наш случай гораздо скучнее. Очень просто: мы станем добропорядочными гражданами, как все.
- Вот это-то и есть настоящая пошлость, - прошептал Таля
- Какая патетика! - всплеснула я руками и изобразила умирающую Дездемону.
Но Талька не рассмеялся, и я прекратила кривляться. Я не знаю, как они сейчас, и не хочу знать, что они стали добропорядочными гражданами.
КОГО ИЩЕТ ЭВА (подражание)
- Добрый день. Могу я видеть пана Вежбицкого? - мужской голос из темного проема двери.
- Я Вежбицкий. Чем могу помочь?
- Меня зовут Витольд Домбрович. У меня есть работа для вас. Творческая работа, так сказать, - Вежбицкий в растерянности молчит. - Если вы в ней заинтересованы, то вы могли бы пригласить меня войти, - с некоторым раздражением продолжает молодой человек.
- Да, да, конечно, простите мою несообразительность. Просто я не ожидал...
- Естественно, не ожидали, - резко бросает гость и шагает через порог.
Действительно, услышав звонок в дверь, Адам Вежбицкий, актер по профессии, был готов увидеть кого угодно: хозяйку, у которой снимал квартиру и которой не платил уже третий месяц, старьевщика, пришедшего порыться в запасах Адама, полицейских, ибо чувствовал себя не вполне безгрешным, но человек, предлагающий ему работу, не мог придти к нему по одной простой причине - между работой и Адамом не было никакой связи уже давно. Последний раз он выходил на сцену два года назад - последний раз в своей жизни, как он часто думал потом. Боольше он не работал. Он что-то перепродавал, что-то воровал, но все как-то по мелочи и только для себя, и потому это казалось ему не достойным называться работой. И теперь, когда этот его нежданный гость говорил про какой-то спектакль,где Вежбицкий мог проявить себя в полной красе, Адам не сводил с него глаз.
- Сложность в том, что дело весьма деликатное. Это необычное представление, - вкрадчиво сказал пан Домбрович.
- Я весь внимание.
- У вас будет один единственный зритель - моя жена. Ваша задача сыграть влюбленного человека. - Витольд на мгновение остановился. - Влюбленного в нее человека. Она должна провести с вами одну ночь. За это я плачу вам пять тысяч злотых.
Адам непонимающе уставился на него.
- Тысяча авансом прямо сейчас.
Адам молчал. Домбрович вытащил пачку денег из своего чемоданчика и пошуршал ей над ухом Вежбицкого.
- Ну так что? Вы согласны?
Приятный шелест вывел Адама из оцепенения.
- Она красивая?
- Кто? - не понял Домбрович.
- Ваша жена.
- Значит, вы согласны? - И продолжил, не дожидаясь подтверждения. - Вот ее фото, имя-Анна. Вы познакомитесь с ней завтра вечером в баре на улице Понятовского. Он там единственный, так что не ошибетесь. Анна проводит в нем каждую ночь. Придете туда к часу. Минут двадцать посидите один, потом подойдете к ней. Вы ей понравитесь, вы в ее вкусе. Поговорите о том о сем. Вы умеете играть на гитаре?
- Да, - мотнул головой Адам.
- Замечательно. Скажете ей, что музыкант, вольный художник, так сказать, - усмехнулся Домбрович, - она любит богемных мальчиков - нищих, но гордых. Все ясно? Дальнейшие инструкции я сообщу вам послезавтра. Все зависит от вас, - закончил Домбрович и положил на стол аванс.
Адам зыкрыл за ним дверь и подошел к столу. Внимательно пересчитал деньги и задумался.
- Привет, - сказал Витольд в телефонную трубку.
- Привет, - ответил молодой женский голос.
- Ну как?
- Все в порядке, Эва, все, как обычно.
- Хорошо. Ты у меня умница.
Шагая по темным улицам, Адам думал, что это и вправду необычное представление. Когда он играл на сцене, он был уверен, что знает сценарий так же, как его партнер - ни лучше ни хуже. Теперь же его пертнер не знал не только сценария, но и того, что таковой вообще существует. А Адам знал. И это знание заставляло его сердце приятно покалывать. Оно его вдохновляло. В баре Вежбицкий увидел зеленоглазую блондинку с фотографии. Она была в джинсах и много курила. Анна понравилась ему. Она оказалась довольно красива, насмешлива и неглупа. Адам давно не встречал таких. Может быть это, а может быть выпитое вино спутало его мысли, и он начал забывать о работе. Они улыбались, глядя,как официант разнимает двух пьяных русских, а те беспомощно машут руками. Он рассказывал ей истории из жизни своих сомнительных знакомых, она слушала и кивала головой. Его привычное ожесточение уступало место какому-то непонятному спокойствию, уверенности, которая исходила от Анны. На прощание он поцеловал ее и только на следующее утро, когда в дверь позвонили, вспомнил о пяти тысячах. Голова гудела, во рту было как-то гадко от ночного дешевого вина. Гадко было и от осознания неудачи. Это был его самый громкий провал. Он вел себя, как дилетант - мог сказать ей все, что угодно, мог забыть сценарий и указания режиссера. А самым ужасным было то, что он встретил Анну действительно случайно, потому что не был готов к такой Анне. Злость поднималась в нем и доходила до самого горла. Его знание оказалось бесполезным, гордиться было нечем. В таком состоянии он слушал сидящего напротив Домбровича и с трудом понимал, что вся история начинается только сейчас. Домбрович предлагал ему еще пять тысяч за ложное свидетельство против Анны.
- Когда вас спросят, была ли пани Домбрович ночью с вами, вы ответите: нет. Больше от вас ничего не требуется. Ясно?
- Постойте, при чем здесь полиция? Во что вы меня впутываете?
- Лично вам, пан Вежбицкий, ничего не грозит. Но если вы настаиваете, я расскажу. В ту ночь, когда Анна останется у вас, будет застрелен некий доктор Кербут. На найденном пистолете обнаружат отпечатки пальцев моей жены. Мотив очевиден: отца Анны посадили в тюрьму, когда она была совсем ребенком. Это был весьма достойный человек, профессор Варшавского университета. Доктор Кербут принял живое участие в его убийстве. Он прекрасно понимал, что тюрьма станет для него могилой. Красиво, конечно, но мне, если честно, на это наплевать. Причины, по котрым я вынужден так поступить, гораздо более прозаичны, чем те, которые могли бы подвигнуть на это Анну. Полиция с радостью примет эту слезливую историю, но я хочу подстраховаться. Я хочу быть уверенным, что у Анны будет только одно алиби - вы. Видите ли, ей может взбрести в голову погулять ночью по городу или чего хуже-пойти в бар, а ведь ее там всякий знает, и всякий подтвердит, что она спокойно сидела за столиком в то время, когда доктор был убит. Воцарилось молчание.
- Сорок тысяч, - наконец проговорил Адам, - я хочу сорок тысяч злотых.
- Помилуйте, за такие деньги я мог бы нанять...
- Прощайте,пан Домбрович.
- Тридцать пять.
- По-рукам.
- У вас в запасе еще четыре дня. А потом ночь. Деньги сразу после вашего свидетельства. Свобода действий в случае обмана. Идет? Это касается и вас, и меня.
- Идет.
- Тогда до завтрашнего утра. Приду узнать, как дела.
- Он согласился?
- Да, Эва.
- А если он пойдет в полицию?
- Не беспокойся, ты же знаешь, нас не существует в природе.
- Да, ты прав. Послушай, Каролина просила, чтобы ты купил ей сигарет по дороге. На нее напала лень в этом скучном городишке, и она совсем не хочет выходить на улицу.
- Хорошо, Эва.
Адам был страшно в себе разочарован. Он боялся и нервничал. Оставался один день. Генеральная репетиция, так сказать, усмехнулся бы пан Домбрович. Адам многое о себе понял за эти дни. Понял, что любит туманные ночи и белое вино, понял, что неплохо разбирается в музыке и что умеет рисовать. Понял еще, что не может выполнить условий договора с Домбровичем - не может изобразить влюбленного. Более того, он вообще никого не может теперь изобразить. Он разучился играть, и каждое его слово было словом Адама Вежбицкого, бывшего актера, ныне мелкого воришки. Он выглядел, как человек, потерявший свою тень. Он не узнавал себя, не узнавал других, испуганно оглядывался по сторонам днем. А ночью наслаждался своим новым состоянием души, считал редкие звезды и прыгал через канавы. Утром снова приходил пан Домбрович, начинались трезвые холодные расчеты, поднималась злоба против женщины по имени Анна.
- Спектакль для одного человека, Эва. Как будто он этого стоит! Ты посмотри, как мы все тут стараемся, ты, и я, и Каролина, и даже несуществующий доктор Кербут.
- Призрак играет в пьесе. Забавно, Витольд, да? И все же, чтобы ты там себе не думал, он того стоит.
Анна лежала рядом и пускала дым в потолок.
- Оставайся со мной, - сказал Адам.
Анна внимательно посмотрела на него и поцеловала в лоб. Утром в дверь позвонили. Молодая женщина с длинными тонкими пальцами взмахнула удостоверением. Каролина Липяж, сотрудник отдела и так далее. Разрешите задать вам несколько вопросов. Да, конечно. Где вы были сегодня и так далее. Дома. Вы знаете пани Домбрович. Да. Была ли пани Домбрович этой ночью и так далее. Нет. Нет? Нет. Спасибо,вы нам очень помогли. До свидания. Может, оттого, что утро было временем Витольда Домбровича, может, оттого, что он вспомнил, как нужно играть. В четыре отправляется поезд до Варшавы. В накуренное купе, где сидит у окна Анна, заходит Витольд Вишневский, варшавский журналист, со своей женой Каролиной. Она художница.
- Здравствуй, Эва, - говорит Витольд и целует Анну в щеку.
- Здравствуй, милая, - говорит Каролина и чмокает Анну в другую щеку.
- Эва, когда ты перестанешь лепить из меня мерзавцев? - спрашивает Анну Витольд и ставит багаж под сиденье.
Анна курит сигареты одну за другой и смотрит так далеко-далеко, что Витольду и Каролине делается не по себе. Потом вдруг переводит взгляд на Витольда и шепчет:
- Ну почему он так? Помнишь Павла? У него были жена и дети. Он боялся, что они узнают об Анне. Помнишь Томаша? Мы нашли его на свалке, никому так не нужны были деньги, как ему. А помнишь Грегора? Работа есть работа, помнишь? У них ведь есть причины. Это их оправдание. Помнишь, когда мы учились в университете, нам говорили, что это их оправдание. А он просто, просто так, без причины. Как же?
Каролина обнимает Эву и гладит ее по голове. Эва закрывает глаза и говорит:
- Я стала бояться, что никогда его не найду.
- Кого ты ищешь, Эва? - спрашивает Витольд, хотя знает, что ответа не будет.
Дождь начинает барабанить по стеклу. В купе становится грустно. Эва устало улыбается и пожимает плечами.
