Из новой книги автора
Дом Дарьи стоял на угоре, у пруда, повернувшись на посад умытыми окнами. Около дома росла сирень, акация. В палисаднике цвели маки, пахло мятой, клевером и душистым мёдом. А дальше за колхозной луговиной колосилось ржаное поле, темнел небольшой лесок. Дарья часто брала корзину и рано утром по зорьке ходила в этот лесок. За свежей малиной к чаю да за опятами, которые так хороши были с горячей картошкой и постным маслом.
Дарья любила землю. Вот и сегодня она до темна провозилась в огороде. Сгущались сумерки. Белый туман молоком обволакивал палисад, в траве стрекотали кузнечики. Дарья сходила на пруд, вымыла ноги, вода была тёплая, парная, вошла в дом, зажгла свет, приятно было ходить по чистым половикам, ныли уставшие за день ноги, ломило поясницу, Дарья раздула самовар, собрана нехитрый ужин, но есть не хотелось... Дождалась чаю, налила себе крепкого, дымящегося, выпила, обжигаясь.
Вспомнилось вдруг письмо. Достала из фартука аккуратно сложенный конверт, вчитываясь и шевеля губами, еле разобрала неровный почерк - видимо, писали наспех. Дочка сообщала, что живут они хорошо, муж не пьёт, что всё у них нормально, но за всем этим закрадывалась в сердце Дарьи какие-то тревога и недоверие. «Надо бы самой съездить поглядеть, вот подправлюсь с делами, так и соберусь», - утешала она себя. В конце письма дочка звала её в город, обещала лёгкую жизнь.
Дарья вздохнула, оперлась рукой о подбородок, задумалась: «Бывает ли она лёгкой, жизнь-то?» За окнами догорал закат, садилось солнце. «Хороший день будет завтра», - подумалось ей. Она распахнула окно, прохлада ворвалась в дом, оглушила тишиной, пьянящими запахами, запищали комары, ночные мошки полетели на огонь.
«А может, и правда переехать? - с тоской подумала она. - Одна осталась, да и здоровье совсем худое стало. Мало ли поработано на своём веку?» Она смахнула слезу. Вспомнилось, как работала на железной дороге, на лесозаготовках, когда делали всё вручную, жили в холодных, сырых бараках. Сама осталась без мужа, с маленькими на руках, троих вырастила, легко ли было?...
Дарья закрыла глаза, посидела так, покачиваясь, будто утешая себя, а в памяти всё вспыхивали и пропадали какие-то отрывки из жизни, тревожили душу. Вспомнился отец. Был он председателем, работал с утра до ночи, не жалел себя для людей. Дарья характером пошла в него, была задорная, ухватистая до работы.
Она ещё раз оглядела огород. Картошка стояла вся в белом цвету. «Скоро уж и скороспелка готова будет, - отвезу дочке», - решила Дарья. Она пошла спать в горницу, в доме было жарко, что-то теснило душу, не хватало воздуха, легла на мягкую подушку, укрылась тонким одеялом.
Сквозь сон услышала, как зашумело, забарабанило в окна, хлынул дождь, раздались глухие раскаты грома. «Дай-то Бог, напьётся земля-матушка», - благодатно подумалось ей.
На утро было воскресенье, Дарья встала рано, только запели петухи и начинало светать, да и не темнело вовсе, ночи были светлые, короткие. Она надела чистый фартук, примесила пироги, вышла во двор. Просыпались соседи. Иван гнал стадо на свежие травы, за ним бежала тонконогая рыжая Нюрка, она махала хворостиной, прыгая, как коза. Иван дремал, сидя на лошади. Его покачивало в седле. «Видно, опять с похмелья, надо зайти к Тоське, ребята мал-мала - меньше», - вздохнула Дарья. Соседи всей семьёй разваливали сено.
- Труд на пользу, приходите к пирогам!
- Да хозяйка свои ладит стряпать, - улыбнулся Игнат.
У Игната добротный дом, большое хозяйство и дружная семья: две девки на выданье, да парень растёт.
Дарья воротилась в дом, затопила печь, приготовила начинку, пирогов натворилось много, - присела отдохнуть. Она любила печь пироги, пекла часто, пироги получались пышные, румяные, никто не умел печь такие пироги, как Дарья, и никто не умел в деревне варить пиво, как у Дарьи. Оно было пенистым, хмельным. Дарья и варила его на хмелю. Саша растила солод, ставила в печь по две корчаги. Ребятишек поила суслом - густым, сладким, как патока, Мужиков - пивом да квасом.
Квасник всё лето стоял в погребе, и не было отбою у Дарьи от сельчан: каждый норовил зайти выпить кружку холодного кваску, утолить жажду, особенно в сенокос. Сегодня Дарья ждала сестреницу, потому и стряпала пироги, надо было обговорить насчет дочкиного письма.
Собралась Дарья неожиданно и скоро. Покупатели нашлись подходящие. Она, махнув рукой на всё свой хозяйство, поехала в город. Встретили её радушно. Комнатка у дочки оказалась маленькой, но зять сказал, что скоро получат квартиру. Поначалу Дарья расстроилась, что стеснит молодых, но вскоре ей даже понравилось: не надо было топить печь, возиться с дровами, таскать воду.
Незаметно пролетело лето. И всё чаще и чаще стала вздыхать Дарья, по ночам не спала, ворочалась с боку на бок, а то и вовсе садилась у окна, и сидела так до утра, не сомкнув глаз. Надвигалась осень, чарующие дни стали на улице, а к Дарье и вовсе привязалась тоска. Она была хуже всякой хворобы, точила её, как червь точит дерево, невозможно было избавиться и скрыться от неё.
Дарья пыталась что-то делать, но дел никаких не было, пыталась куда-то идти, но она никого здесь не знала. Она выходила и одиноко стояла у подъезда. Мимо неё шли люди. «Все нарядные, красивые, - думала, - они оделись, как на праздник, а идут на работу, у нас бабы только в праздник так наряжаются». Она вглядывалась в лица, искала знакомых, чтобы поговорить, посудачить, как там, в деревне..., но все проходили мимо, на неё никто не обращал внимания. И ей становилось от этого еще тоскливее.
Дарья осунулась, почернела, глаза провалились. И как-то, сидя за столом и через силу хлебая щи, она, вытирая платком глаза, сказала:
- Скучно вы живёте, надоело мне тут у вас, работы нет.
- Как нет? - удивился зять. - А мы что, по-вашему, не работаем? А производство?
- Да что производство, - махнула рукой Дарья, - для души работы нет! Отработал свои часы и не трогай тебя, лежишь у телевизора на диване... Нет, не по мне такая жизнь, маета это, а не жизнь, отправьте меня, ради бога, в деревню!
Дочка ей не перечила, купила билет, посадила на поезд. Дарья приехала на станцию ещё днем. Домой шла задами, чтобы меньше было разговору, многие её не узнавали, проходили мимо. Свой дом Дарья узнала ещё издали. На неё нахлынуло что-то своё, родное, теплом разлилось в душе, но подойдя ближе, она охнула и опустилась на развалившееся крыльцо.
Сад был запущен, зарос лебедой. Забор покривился, краска на нём облезла и пузырилась от солнца. Дарья не выдержала и зарыдала, слёзы покатились градом, застилая глаза, щёки она не вытирала их, плакала от души, навзрыд, как будто хотела вылить из себя всю горечь и тоску, которая так её извела.
Потом она облегчённо вздохнула, встала, ослабевшая, и хотела было войти в дом, но на дверях был замок, она пошла к соседям, стукнула в калитку, но ей не ответили, видимо, все были на работе.
Дарья прислушалась, надеясь на что-то и ожидая, что ей вот-вот откроют, но никто не вышел, она постучала сильнее, но тут выскочила собака и залаяла на неё.
Дарья постояла, медленно повернулась и пошла, сгорбившаяся и одинокая, оглядываясь на пустые окна родного дома, ставшего чужим. Она решилась зайти к Катерине, та жила в конце деревни, торопиться теперь Дарье было некуда.
Дарья шла по посаду и не узнавала его. Многие дома пустовали, кое-где были заколочены окна, трава в овинах была не скошена, в огородах ребятишки трясли яблони. «Что же это, - думала Дарья, - никак съехали с места, никого не видать, тихо совсем». Но спросить было не у кого, да и не до того Дарье было.
Она зашла к Катерине, та доила корову. Корова послушно стояла у крыльца, лениво отмахивалась отпаутов, молоко тонкими струйками позванивало о ведро. Катерина вскрикнула, узнав Дарью.
- Приехала что ли, насовсем али как? - спросила, окончив доить, поправляя сбившийся на глаза платок.
- Да и сама не знаю, - ответила Дарья, - пока заночую у тебя, устала с дороги.
- Ну, пойдём в дом что ли, что мы тут стоим...
Она шикнула на гусей, которые, вытягивая шеи, тянулись к ним.Пока они сидели за столом, пили чай, Дарья молчала, старательно обсасывая кусочек сахара и дуя на блюдце, думала о чём-то о своём. Напившись чаю, наконец, сказала:
- И чай-то там в городе не вкусный, без аромату, не такой, как у нас, давно не пивала из самовара... А что, Катя, дворы-то пустеют?
Катерина вытерла вспотевшее лицо, стряхнула со стола крошки:
- Дак ведь едут люди, кто куда. Спиридоновы в город подались, на заработки, на завод, чуешь, квартиру обещают. Авдотья, поближе к родне, в большое село перебралась, ну а уж мы тут останемся свой век доживать, здесь родились, здесь и умрём, на этой земле.
- Да что в городе-то, Катерина? Меня и сахарным калачом туда не заманишь, - хватила я городской-то жизни во как, чуть не зачахла в четырёх-то стенах, не знаю, как и выбраться оттуда. - Дарья опять было заплакала, мелко затряслись её плечи.
- Да будет тебе убиваться, чего уж теперь, - Катерина горестно вздохнула. - Тяжело тебе будет одной-то. Ни кола, ни двора. У меня хоть сын - подмога, слышь, трактор гудит, она прислушалась к рокоту, доносившемуся с поля, а тебе какая подмога?
Они ещё долго не ложились спать, долго сидели и разговаривали в этот вечер. И неизвестно, как повернётся судьба Дарьи: уедет ли она обратно в город, захочет ли остаться в деревне... Да и одна ли такая Дарья? Сколько их, сорвавшихся с места и не нашедших своего счастья? Все они похожи на деревья, выкорчеванные с корнями с давно насиженного места, и попросту не принятые, не сумевшие пустить свои обрубленные корни на новой земле.
|