 |
|
Воспоминание об этой странной женщине пронеслось со мной через всю жизнь. Она была необыкновенно легка: словно не шла, а летела - маленькая, своенравная птичка. А с другой стороны – я видел в её глазах загнанную вглубь печаль, и это меня будоражило.
Увидел же я её утром, когда шёл от молочника. Она шла неприбранная, широко улыбалась, глядела в небо, и её длинные пшеничного цвета волосы поспевали вслед за её тонкой-тонкой спиной. Я подивился её столь открытой и простой радости в это раннее буднее утро. Я пошёл за ней – заворожённый, - прижимая молоко к груди. На перекрёстке она на пару минут зашла к булочнику и вышла от него с пакетом горячего ещё хлеба. Дойдя до колодца, она села и, не оборачиваясь, произнесла:
- Мой хлеб к вашему молоку. Будем же завтракать!
Не могу выразить, как я тогда смутился. Как давно она почувствовала, что я иду за нею?
Но долго я не робел. Хлеб был разломлен и поделён, молоко мы пили, передавая бутылку друг другу.
- Как Вас зовут?
- Угадать сможете?
- Марианна.
- Угадали! – ответствовала она со смехом, - я – Марианна!
Интонация её голоса была проста, но слишком явно чувствовалось, что у этой женщины – крепкая хватка. Мы ещё немного посидели, и я решился.
- Сегодня в клубе у Н. играют танго. Вы любите?
- О, страстно! Возьмёте меня туда?
- С радостью.
- Тогда вот вам моя рука в знак обещания, что я буду! – её тоненькую ручку я лишь пожал, - кстати, любите ли вы жёлтое?
- Что?... Люблю.
- Тогда я одену жёлтое платье. До вечера же! И постарайтесь больше не обращаться ко мне с этим вычурным «вы».
И она улетела. Так быстро, что я даже не успел заметить, в какую сторону. Рука моя горела от её цепких пальцев, а губы постоянно складывались в имя «Марианна» или в несмелые признания. Я ушёл домой дожидаться вечера.
Да, жёлтый цвет – воистину хорош. Как красило её это простого покроя яркое платье! Я не люблю, когда женщины одеваются сложно. Я не люблю, когда в их ушах есть отяжеляющие и убивающие природную грацию серьги. Я не люблю тщательные причёски. Я не люблю тяжёлые ткани одежд. Марианна была словно выходцем из леса – снова нечёсаные волосы и длинная невесомая материя платья. А под ним – её чуть округлые бёдра и маленький живот.
Она остановилась ненадолго в дверях, выискивая меня. Улыбнулась, и её бёдра колыхнулись мне навстречу.
- Ты красива.
Это было моим приветствием.
- Угостишь меня вином?
Я тут же исполнил просьбу. Она сделала маленький глоток и отодвинула бокал. Капелька вина осталась в уголке её губ. Я осушил её быстрым поцелуем.
Мы долго молчали. Она сидела, потупив глаза. Нет, не смутилась, а словно не имела слов или вовсе не хотела говорить. Вокруг нас танцевали и пели танго. Ритм проникал в кровь и нёсся по сосудам, подчиняя себе сердце. Изредка Марианна бросала на меня глубокий свой взгляд, и каждый раз я вздрагивал, почувствовав себя перед ней прочитанной книгой.
Она сказала мне:
- Идём танцевать?
Я с радостью согласился. Мне тут же стало неловко за свою столь явно выраженную радость.
Она улыбнулась, поднялась и потянула за собой к выходу.
Я удивился:
- Но ведь ты сказала – танцевать…
- Тсс! – эта загадочная женщина улыбнулась прищуренными глазами, - я всегда называю это танцевать. Моя мама мне так говорила. Она и мой отец были страстными любовниками, предавались утехам всюду, не стесняясь маленькой дочки. Я спрашивала, что они делают, и мама всегда смеялась, говоря, что они танцуют… Чувствуешь ты, как права была моя мама, своим всегдашним полушутливым нравом называя это танцем? Танец ведь поднялся из постели. Волны, удары, ритм, качка, страсть, вздохи, сплетения рук…
Я шёл за нею на окраину нашего города. Была ночь, улицы были пусты, мы были одни. Я позволил ей идти чуть впереди, любуясь её раскачивающимися бёдрами и игрой волос.
Я уже любил эту женщину!
Она привела меня в тёмное низенкое здание и, словно каждая секунда промедления может стоить нам жизни, раздела меня и жгучими своими губами припала ко мне.
Сказать вам, что я наслаждался? О, я буду трижды обманщиком. Такой безудержной страсти я не испытывал никогда. И никогда я не был на вершине блаженства так много раз за ночь…
Когда я проснулся, её, конечно же, не было. Я знал это – я это предчувствовал. Поднялся, подождал, потом вышел из зданьица – оно оказалось сараем, а любили друг друга мы на соломе. Я улыбнулся. Теперь я понял, почему, встретив её, я увидел в её волосах так много запутавшейся соломы.
Я не искал её, но очень надеялся на встречу. Несколько месяцев надежды. А потом плюнул и уехал в другой город. Лет через десять, правда, вернулся, справлялся о ней и узнал, что она пару лет как почила. Сгорела, так самозабвенно отдавая себя. Говорили, что она много пила и каждую ночь меняла мужчину. Возможно, так. Но мне было всё равно! Свет её непростой жизни озарил меня надолго. Быть может – навечно.
Я и могилку её отыскал – скромное возвышение без оградки и креста.
Постоял с минуту и пошёл прочь.
Горечи не было.
Лишь внутри живота копошилось поднимающееся волнение.
|
|
